Суть проста — структуры Фонда покупают пластинки за рубежом и переправляют сюда, с целью конвертации валюты в старые добрые рубли. Народу прямо нравится — в то время как «с рук» условный альбом «Битлов» можно купить за сотню — и это если повезет! — у нас он стоит стабильные тридцать рублей, как и все остальные англосаксонские «диски». Пластинки представителей Соцблока идут по пятнадцать, испанские, итальянские и прочие условно-нейтрально-европейские — по двадцать два пятьдесят. Присутствуют и японские — по двадцать семь, но спрос есть только на джаз и то не от молодой ЦА, а от «тридцать+» любителей джаза. Работаем даже на заказ, но придется доплатить «пятерик», три из которых уходят в премию дипломату-«бегунку», который будет искать потребные пластинки. Потешно, но нередко заказывают экспортные пластинки «Цветов», «Ласкового мая», «Boney M» и «АББЫ» — и это при том, что англоязычный их репертуар штампуют и в СССР. Да даже обложка не отличается! Странный народ все-таки эти карго-культисты.
После раздачи автографов и совместных фоток — некоторые Советское неформалы приходят сюда чисто пофотаться, так что оборудование нашлось — я подошел к прилавку и запросил у одетого в джинсы, футболку с гербом СССР и джинсовку патлатого черноволосого продавца (Иван Николаевич Жмилёв, отчислен из МГИМО за разврат, устроен продавцом по просьбе товарища Громыко — отец этого молодого человека его личный друг):
— Привезли Black Sabbath?
— Привезли! — кивнул он и полез под прилавок. — За день все тридцать дисков разобрали, но я тебе отложил, как просил.
— Ништяк, — одобрил я исполнительность Вани.
Он выложил пластинку на прилавок.
— Сам-то слушал? — спросил я.
— Херня какая-то, — поморщился он. — Типа как у тебя в некоторых песнях запилы, но не так прикольно.
— Заценим, — пожал плечами я, сунул диск под мышку, отсчитал тридцать рублей, и мы с Виталиной вышли на улицу.
Весна в столице — это когда под ногами серенькая каша, сосульки грозятся рухнуть на голову с крыш, небо хмурится, а лицо обдувает неуютный, холодный ветер.
— Не готов народ к хард-року, — поделился я выводами с Виталиной. — Но ценность вот этого для жанра, — похлопал пальцами по конверту с пластинкой. — Рано или поздно поймут, и альбом станет культовым. У нас есть «Битлы», «Ролинги», «Цветы», но никто из них не играет реально жесткую музыку — я специально ее Стасу не даю, потому что мир объективно не готов. Мы возьмем все, что можно от статус-кво, а потом я запущу новый коллектив, потяжелее. Потом еще тяжелее и так раз в пятилетку. Но это я отвлекся. Так вот — у нас есть все эти мелодичные, танцевальноориентированные коллективы, и тут приходят чуваки и говорят: все это — соевая хрень.
— Соевая? — не поняла Вилочка.
— Яиц нету, — расшифровал я. — Тестостерона. Какое-то нытье на абстрактные темы и про любовь.
Мы сели в безликий черный «Москвич», и я кинул пластинку на заднее сиденье:
— А вот здесь яйца есть. Во-о-от такенные! — показал руками размер. — Но нужны они далеко не всем, и это не хорошо и не плохо — просто так есть. Black Sabbath — первопроходцы, им свойственны ошибки и несовершенство, но сам факт, что ребята придумали новый жанр — это, блин, достойно уважения. Против них вообще все — и неготовность общества, и несовершенство технологий: помнишь сколько человеко-часов НИИ на мои примочки убило? А им — хер, сиди сам в гараже паяй.
— Послушаем, — нейтрально ответила Вилочка.
— Хочешь — послушай, — улыбнулся я. — Но я не буду — у меня покруче песни есть.
Под любимый хохот мы привычно понеслись по радикально преобразившимся после моего появления в этой реальности улочкам, и в голове всплыла конспирологическая теория, которую я читал в интернете. Согласно ей, при Брежневе СССР где-то в кулуарах договорился с Западом особо друг другу не гадить, а Андропов по этой теории имел связи с английской разведкой. Ничего такого — просто Кремлевские старики до последнего верили в мирное сосуществование с капиталистами. И фиг бы с ним, но отсутствие жизненно необходимых реформ и банальная лень, из-за которой бреши в теле страны затыкали «нефтедолларами» привело к известным мне последствиям. В этой реальности Андропов точно не такой. Возможно я повлиял, возможно в деде Юре сидел потенциал хорошего правителя, но раскрыться из-за запоздалого усаживания на трон он в моей реальности не смог. Ай, чего уж теперь гадать — результат-то офигенный, а это — главное.
В Кремлевском концертном зале я уже себя чувствую как рыба в воде, но путь наш сегодня лежит не в зрительный зал, а за кулисы, в гримерку. Будем снимать концерт к Восьмому марта, в таком замечательном мероприятии поучаствовать я рад. Немного печалит отсутствие Оли, но она на 23-к февраля аж три песни пела, а теперь мой черед.
На прошлых концертах я пел песни про маму. Может и нескромно, но я нынче на ребенка совсем не похожу, поэтому «мамин» репертуар отдал детским хорам, а себе выбрал песни «повзрослее».
Потупив в гримерке чуть больше часа — пока других снимают — выбрался на сцену к липовым музыкантам и толкнул речь:
— В Войне наша страна лишилась миллионов мужчин, и груз восстановления страны пал на плечи наших дам. До сих пор в стране женщин больше, чем мужиков, и многие из них этим пользуются, обижая доверившихся им дам. Не надо так, мужики!
Зал похлопал.
— Эта песня посвящается всем дамам, которые еще не нашли свою любовь. Если любовь не сбудется… [ https://www.youtube.com/watch?v=C2TwS7−5wew&ab_channel=%D0%A1%D0%BE%D0%B2%D0%B5%D1%82%D1%81%D0%BA%D0%BE%D0%B5%D1%82%D0%B5%D0%BB%D0%B5%D0%B2%D0%B8%D0%B4%D0%B5%D0%BD%D0%B8%D0%B5.%D0%93%D0%9E%D0%A1%D0%A2%D0%95%D0%9B%D0%95%D0%A0%D0%90%D0%94%D0%98%D0%9E%D0%A4%D0%9E%D0%9D%D0%94 ].
Ненавижу фонограмму, я бы лучше в живую отработал, но нельзя — у нас тут Большое Взрослое телевидение. О, Марина Влади в зале сидит — Владимир Семенович, похоже, на Родину жену привез. Надолго ли? Но хорошо, что привез — ее у нас любят.
«Фанера» доиграла, и я объявил следующую песню:
— Даже самая темная ночь однажды обернется днем. Сколько нам с тобой, неба синего… [ https://www.youtube.com/watch?v=1M_k7b1cAxM&ab_channel=ChernikovskayaHata-Topic ].
Как же хорошо звучит в пост-панковом миноре!
Глава 17
— Первое большое наводнение на Амуре российские поселенцы увидели еще в 1861 году, — стоя на пригорке лицом к трем десяткам переселенных колхозников и спиной к разлившемуся, залившему заброшенные домики по самые окна, Амуру, вещал я. — Следующее наводнение случилось через одиннадцать лет, в 1872 году. Следующее — в 1897. А в 1928 году наводнений было аж четыре штуки! Но рекордным стало наводнение 1958 года. Аркадий Ионович, вы тогда здесь жили, верно? — обратился к колхозному дедушке.
— Ниже по течению, — кивнул он. — Смыло нас тогда, вот, сюда переехать пришлось.
— Спасибо, — поблагодарил я его. — Ну а теперь мы с вами наблюдаем наводнение образца 1971 года, — указал за спину. — Точнее — его робкие первые шаги. Сейчас его причиной стали вешние воды, но летом Амур еще не раз покажет себя: причиной станут выходившие на Приморский и Хабаровский края тайфуны и обостренные фронтальные разделы в верховьях реки. Надеюсь, товарищи, теперь вы понимаете, что переезд в новые дома подальше от реки был единственным верным решением.
— Тю, да что мы, не понимаем, что ли? — поспешила меня успокоить бабушка Агафья Лукинична, которая в начале зимы, когда мы уведомили жильцов затапливаемой зоны о том, что им придется переехать, больше всех возмущалась и подбивала соседей писать на меня жалобы.